domi_nic | Навстречу предстоящей дате

Очень я люблю к праздникам готовиться. Сами праздники как-то не очень, а вот подготовка... Елочку нарядить, игрушечек намастерить... Вот, начинаю подготовку к очередному дню рождения Александра Сергеевича. Елку ставить не сезон, а игрушечек, пожалуй, можно.

Решила я Пушкину подарить набор апокрифов собственного приготовления. Апокрифы я тоже страсть как люблю. Людям без чувства юмора лучше не читать, а сразу писать на меня жалобы в Институт русского языка или в администрацию президента. Ибо все это есть чистый стеб и глумление над национальными святынями. Итак, история первая.

Почему Пушкин никогда не фотографировался

Как известно, достоверных прижизненных изображений Александра Сергеевича до нас не дошло. Нельзя же всерьез считать достоверным портрет работы Кипренского, который мало того что сам темного происхождения, так еще и Пушкина изобразил каким-то полуарапом… Ну скажите, откуда могли взяться на наших российских просторах эти кудри эфиопские, эти миндалевидные глаза, этот смуглый оттенок кожи и точеный нос, нимало не напоминающий привычную картошку? Вот то-то. Вызывает сомнения и Муза. Доподлинно известно, что женщины с таким именем в пушкинском окружении не было. Да и быть не могло.
А между тем, будь Александр Сергеевич поуступчивей да посговорчивей, так и не пришлось бы теперь искусствоведам копья ломать – Пушкин на картине или не Пушкин. Ходил ведь за ним фотограф один, Дантес по фамилии, ну, французишка с бульвара Капуцинов. Уж как уговаривал Пушкина сняться на карточку. «Я, говорит, в лучшем виде все сделаю, и виньетки по бокам пущу, и прыщик какой если где, заретуширую…» Пушкин же все капризничал и отнекивался. На жену ссылался. Дескать, проказница она у меня большая: только я для карточки красивую позу приму, она непременно сзади подкрадется и рожки подставит.
Дантес, однако, не унимался. Я, говорит, Александр Сергеевич, жену вашу на себя беру. С русским языком у француза, правда, не очень было, вот и выходило у него в том смысле, что «имел и буду иметь я жену вашу»… Пушкина, понятно, такие откровения вовсе не радовали. Хотел он даже на дуэль этого Дантеса вызвать, да Владимир Иванович Даль его отговорил. (Они с Пушкиным большие друзья были. У Пушкина живот как-то сильно прихватило, а Даль, будучи доктором, вылечил-выходил, и с тех пор они были просто неразлей-вода.)
Вот прослышал Даль, из-за чего Пушкин убивается, чуть не силком затащил к себе и давай носом в словарь тыкать, многозначность русских слов объяснять. Пушкину многозначные русские слова так понравились, что даже стал он потихоньку литературой баловаться, стишки-пьески всякие пописывать. Друзьям нравилось.
А фотографироваться так и не стал. А зря – проще надо быть. Как, к примеру, Толстой. Тот страсть как любил фотографироваться. Только, бывало, завидит господила Черткова с фотоаппаратом, так все дела бросит, и плуг, и сапоги, бежит, за полу сюртука дергает – сними, мол, на карточку. Вспышки магниевой, правда, поначалу боялся. А потом ничего, привык.