По заявкам трудящихся...

...или История про большие буквы.

Случилось это в далеком каком-то году (хронология -- тоже моя беда, как и все, связанное с цифрами), когда я училась в 6-м, кажется, классе. Готовились мы "достойно встретить" какой-то очередной съезд партии, по-моему -- XXVI. Чтобы обозначить серьезность политических намерений нашего вполне пионерского коллектива классуха поручила изготовить и повесить над доской (в кабинете русского языка, что особенно приятно в свете дальнейшего), как сейчас бы сказали, "перетяжку" со следующим вполне идейно выдержанным текстом: "XXVI съезду КПСС -- нашу отличную учебу".
Девочка Наташа, "член редколлегии", добросовестно изваяла требуемое в одни руки и за один вечер. Перетяжка была повешена над доской.
Надо ли говорить, в каком именно слове Наташка пропустила букву "Ч"?
Три минуты, три тягостных минуты коллектив ОСОЗНАВАЛ. Классуха безмятежно сидела за своим учительским столом, спиной к порочному лозунгу. Потом народ стал делать движения в две противоположные стороны -- к Наташке (дескать, что ты там написала?!) и почему-то ко мне (ожидая, что именно я порадую классную).
Короткий диалог:
- Елена Николавна, прочтите ПО БУКВАМ последнее слово...
Елена Николавна поворачивается, долго, вдумчиво, шевеля губами, ЧИТАЕТ. Потом мне:
- Какая же ты испорченная!

По заявкам трудящихся...

...или История про большие буквы.

Случилось это в далеком каком-то году (хронология -- тоже моя беда, как и все, связанное с цифрами), когда я училась в 6-м, кажется, классе. Готовились мы "достойно встретить" какой-то очередной съезд партии, по-моему -- XXVI. Чтобы обозначить серьезность политических намерений нашего вполне пионерского коллектива классуха поручила изготовить и повесить над доской (в кабинете русского языка, что особенно приятно в свете дальнейшего), как сейчас бы сказали, "перетяжку" со следующим вполне идейно выдержанным текстом: "XXVI съезду КПСС -- нашу отличную учебу".
Девочка Наташа, "член редколлегии", добросовестно изваяла требуемое в одни руки и за один вечер. Перетяжка была повешена над доской.
Надо ли говорить, в каком именно слове Наташка пропустила букву "Ч"?
Три минуты, три тягостных минуты коллектив ОСОЗНАВАЛ. Классуха безмятежно сидела за своим учительским столом, спиной к порочному лозунгу. Потом народ стал делать движения в две противоположные стороны -- к Наташке (дескать, что ты там написала?!) и почему-то ко мне (ожидая, что именно я порадую классную).
Короткий диалог:
- Елена Николавна, прочтите ПО БУКВАМ последнее слово...
Елена Николавна поворачивается, долго, вдумчиво, шевеля губами, ЧИТАЕТ. Потом мне:
- Какая же ты испорченная!

"Погребенный заживо"

Вот еще одна история из жизни. Надеюсь, она не заведет нас в дебри порока (как давеча случилось).
В журнале, где я когда-то работала, публиковались статьи с "передового края" медико-биологической науки. Перед тем, как увидеть свет, ученые рапорты проходили подчас долгий и тернистый путь, ожидая вначале редколлегии, а затем того "дня Х", когда я, понукаемая начальницей (которую, в свою очередь, достал не слезая какой-нибудь ашхабадский биохимик) или руководствуясь собственными соображениями о приличиях (ну, типа, хватит уже мариновать), извлеку их наконец из шкафа, где с трудом помещался наш редакционный "портфель".
Пока статьи шли своим путем, их авторы -- своим, и некоторый успевали отправиться в последний путь, так и не увидев своей работы в нашем журнале. (Вы спросите, зачем, к примеру, биохимику посмертная слава? Да ни за чем, конечно, просто статьи были в массе своей коллективные, и не покойный, так его коллеги-соавторы имели шанс куснуть с посаженной яблоньки.)
В общем, траурные рамки были в ходу. Я их рисовала "шкодливой рукой" на первом экземпляре статьи, потом аккуратно переносила в чистый, выправленный, шедший уже на верстку, при которой верстальщица-домушница Ирка своими средствами окончательно утверждала торжество костлявой.

И вот настала очередь одной статьи, как сейчас помню, из Питера. Фамилии автора (из-за которой потом и вышел весь сыр-бор) не припоминаю, но это и к лучшему – не придется ничего измышлять в «интересах тайны следствия» и по прочим «понятным соображениям». Назову бедолагу сразу вымышленным именем. Например, Пушель. Скажем, Генри Пушель… а нифига, и Петровым побудет.

Итак, беру, читаю… Заголовок, авторы, человека четыре, ну и среди них некто Петров В.Н. Читаю дальше… «Статья посвящена светлой памяти Петрова» и что-то еще о роли и вкладе. Натурально, рука так и потянулась траурную рамку рисовать (обычно мы это делали по просьбе доживших до публикации коллег, но тут-то – случай ясный!). Ну, нарисовала и, естественно, тут же забыла. Жизнь-то продолжается!

Короче, через пару месяцев выходит журнал со статьей. Вернее, выходит сам по себе, а что со статьей, и именно с этой, мы узнаем вполне скоро. Потому что из Питера звонит женщина в растрепанных чувствах, и долго объясняет, какие мы бяки.

Оказывается, статья посвящалась светлой памяти Петрова Н.В., а Петров В.Н., среди авторов ее значившийся, вовсе даже живой, «красивый, двадцатидвухлетний» аспирант. Очень он ждал этой публикации (она ему для защиты была нужна), и мама его, тоже ученая дама, очень ждала, и вот они дождались…

Дело замяли, а траурные рамки в редакции упразднили. Как изрекла начальница над моим еще не остывшим телом, «мертвые статей не пишут!»

Есть у меня еще история про то, чего не делают мертвые, но об этом – в следующий раз.

 

 

"Погребенный заживо"

Вот еще одна история из жизни. Надеюсь, она не заведет нас в дебри порока (как давеча случилось).
В журнале, где я когда-то работала, публиковались статьи с "передового края" медико-биологической науки. Перед тем, как увидеть свет, ученые рапорты проходили подчас долгий и тернистый путь, ожидая вначале редколлегии, а затем того "дня Х", когда я, понукаемая начальницей (которую, в свою очередь, достал не слезая какой-нибудь ашхабадский биохимик) или руководствуясь собственными соображениями о приличиях (ну, типа, хватит уже мариновать), извлеку их наконец из шкафа, где с трудом помещался наш редакционный "портфель".
Пока статьи шли своим путем, их авторы -- своим, и некоторый успевали отправиться в последний путь, так и не увидев своей работы в нашем журнале. (Вы спросите, зачем, к примеру, биохимику посмертная слава? Да ни за чем, конечно, просто статьи были в массе своей коллективные, и не покойный, так его коллеги-соавторы имели шанс куснуть с посаженной яблоньки.)
В общем, траурные рамки были в ходу. Я их рисовала "шкодливой рукой" на первом экземпляре статьи, потом аккуратно переносила в чистый, выправленный, шедший уже на верстку, при которой верстальщица-домушница Ирка своими средствами окончательно утверждала торжество костлявой.

И вот настала очередь одной статьи, как сейчас помню, из Питера. Фамилии автора (из-за которой потом и вышел весь сыр-бор) не припоминаю, но это и к лучшему – не придется ничего измышлять в «интересах тайны следствия» и по прочим «понятным соображениям». Назову бедолагу сразу вымышленным именем. Например, Пушель. Скажем, Генри Пушель… а нифига, и Петровым побудет.

Итак, беру, читаю… Заголовок, авторы, человека четыре, ну и среди них некто Петров В.Н. Читаю дальше… «Статья посвящена светлой памяти Петрова» и что-то еще о роли и вкладе. Натурально, рука так и потянулась траурную рамку рисовать (обычно мы это делали по просьбе доживших до публикации коллег, но тут-то – случай ясный!). Ну, нарисовала и, естественно, тут же забыла. Жизнь-то продолжается!

Короче, через пару месяцев выходит журнал со статьей. Вернее, выходит сам по себе, а что со статьей, и именно с этой, мы узнаем вполне скоро. Потому что из Питера звонит женщина в растрепанных чувствах, и долго объясняет, какие мы бяки.

Оказывается, статья посвящалась светлой памяти Петрова Н.В., а Петров В.Н., среди авторов ее значившийся, вовсе даже живой, «красивый, двадцатидвухлетний» аспирант. Очень он ждал этой публикации (она ему для защиты была нужна), и мама его, тоже ученая дама, очень ждала, и вот они дождались…

Дело замяли, а траурные рамки в редакции упразднили. Как изрекла начальница над моим еще не остывшим телом, «мертвые статей не пишут!»

Есть у меня еще история про то, чего не делают мертвые, но об этом – в следующий раз.